Дочь бутлегера - Страница 31

К оглавлению

31

Подобно всему, к чему прикасается рука Тальбертов, оптовая торговля рассадой декоративных кустарников оказалась делом прибыльным. Грей по-прежнему ездит на «порше», хотя и более спокойно, в соответствии со сдержанной позицией, которую он занял после того, как был вынужден заняться делом. В отличие от отца Грей никогда не участвует в политике. Если бы спросили мое мнение, я бы ответила, что вместе с рабочей этикой Дж. Хукса Грей, вероятно, к сорока годам пришел и к отцовскому консервативному мировоззрению. Вот почему я была поражена, когда он прислал в «Леджер» письмо в мою поддержку.

— Возможно, все дело в том, что он сосед Кеззи, — заметил Джон Клод. — Твой отец помогал Тальберту, обеспечивая его добросовестными работниками.

— А может быть, он влюбился в тебя, — заметила Шерри, успевшая захватить самый конец нашего разговора.

Неважно, что мы с Греем Тальбертом не обменялись друг с другом и десятком слов. Шерри везде готова видеть романтические связи.

В этот момент на лестнице послышался стук высоких каблуков, и мы мельком увидели пышные соломенные волосы и заднюю проекцию пышных женских форм, промчавшихся через просторную приемную, мимо стола Шерри и к выходу. За ними проследовал Рэйд, с пиджаком в руке, на ходу завязывающий галстук.

— Вы оставили мне кофе? — нараспев произнес он, наслаждаясь тем, что никто из нас не догадался о его ночевке наверху.

На лицо Джона Клода снова вернулась недовольная тень.

8
Гонка началась

Проснувшись в день выборов, я почувствовала аромат горячих кукурузных лепешек, переплетающийся с аппетитными запахами полыни и жареной свинины. Домашние колбаски. Утешительная ностальгия ароматов вернула меня прямиком на мамину кухню, в те времена, когда никто не беспокоился о калориях и уж тем более о содержании холестерина. Однако как только я вспомнила, какой сегодня день, весь мой аппетит сразу же улетучился, но все же я набросила халат и, руководствуясь своим носом, направилась на кухню.

Было лишь шесть часов утра, но тетя Зелл уже полностью оделась к выходу из дома. Она участвовала в выборах в качестве наблюдателя, поэтому ей нужно было заблаговременно приехать в пожарную часть. Защитив голубое платье белым фартуком, тетя Зелл заканчивала доводить колбаски до румяной корочки на чугунной сковороде. Кукурузные лепешки, утыканные ягодами голубики размером с вишню, только что покинули духовку, и лицо тети, обрамленное аккуратно завитыми короткими седыми волосами, раскраснелось от жара.

— Пахнет восхитительно, — заметила я, наливая себе кофе, — но есть мне что-то не хочется.

Небесно-голубые глаза тети Зелл вопросительно оглядели меня.

— Не хочешь ли ты сказать, что нервничаешь?

Она поставила колбаски и лепешки на стол и села напротив. Весеннее солнце освещало стол и множеством радуг отражалось от хрустальной сахарницы. Его яркие лучи превращали волосы тети Зелл в чистое серебро, а когда она подняла стакан апельсинового сока, напиток зажегся жидким огнем.

— Ну хотя бы попробуй, — предложила тетя Зелл. — Мясо прислал вчера вечером твой отец, специально для тебя.

Я скептически подняла бровь (дескать, так я и поверила). Тетя Зелл улыбнулась.

— Ну, на самом деле он сказал, что мясо для меня, но затем, забывшись, напомнил, что ты любишь класть в колбаски побольше полыни и поменьше красного перца.

Я попробовала кусочек. Боже, как же вкусно!

Когда я была маленькой, забивание свиньи было процессом длительным, растягивающимся на два дня. Я подтягивала свой стульчик к кухонному столу и смотрела, как мама и Мейди, служанка-негритянка, прокручивали мясо в мясорубке, а затем месили его в огромных оловянных мисках. Потом они добавляли соль и специи, после чего жарили маленькие «пробные» кусочки, и весь дом наполнялся соблазнительными запахами. Женщины крутили пробу на языках с такой сосредоточенной задумчивостью, которую я с тех пор видела только на лицах истинных знатоков вин.

— Мейди, что ты думаешь? — наконец спрашивала мама.

— Мне кажется, нужно добавить щепотку полыни, вы не согласны? И, наверное, пол чайной ложки черного перца?

Опять миски, опять пробные кусочки, пока наконец Мейди не говорила:

— Кажется, теперь то что надо. Получилось объедение.

И это действительно было так, потому что если восточная часть Северной Каролины и превосходит в чем-то весь остальной мир, так это в умении готовить свинину.

И все же, какими бы лакомыми ни были сейчас колбаски, они нисколько не смягчили меня.

— Пять месяцев без единого телефонного звонка, — сказала я. — Ни одного слова поддержки!

— О, дорогая, а чем же, в таком случае, являются эти колбаски? Разве ты еще не поняла, как он боится, что тебе в конечном счете будет очень больно?

— Я уже не «маленькая мисса из большой дом», — пробормотала я.

— От того, что ты произнесла эти слова, они еще не стали правдой, — язвительно заметила тетя Зелл.

— То есть?

— То есть, даже когда ты станешь седой старушкой, а отец уже пятьдесят лет как будет лежать в могиле, здешние люди по-прежнему будут помнить, что ты дочь Кеззи Нотта. И он, в отличие от тебя, это понимает.

Покончив с завтраком, состоявшим из половины лепешки и двух кусочков колбаски, тетя Зелл быстро встала и начала убирать со стола. Прежде чем я смогла придумать убийственный ответ, зазвонил телефон.

Как только до ушей тети Зелл дошли первые слоги, она просияла в радостной улыбке, и с ее приятного лица спали долой пять лет. Она подала мне знак взять спаренную трубку. Это звонил из Южной Америки дядя Эш — он работает в отделе закупок крупной табачной компании. В отличие от моего отца, ни разу не добравшегося до телефона, хотя нас с ним разделяет всего пятнадцать миль, дядя Эш позвонил с другого конца света, чтобы пожелать мне удачи. Его раскатистый голос подействовал на меня подобно теплым дружеским объятиям.

31